Ауте была милосердна к своей дочери. Всё вокруг завертелось золотым водоворотом, и я потеряла сознание.
Просыпалась трудно. Меня то затягивало в глубь тёмно-багрового тумана, то вновь немного отпускало. Над головой звучали обеспокоенные и успокаивающие голоса, лица касались умелые руки. Всё тело горело в рвущей душу боли обратного изменения. И тем не менее я приветствовала каждое мгновение пытки: в этом душащем тумане не было памяти. Или было ровно столько, сколько необходимо, чтобы понять: без остального лучше.
Кто-то бережно приподнял за плечи, поднёс к губам чашу, горло охладило терпкостью влаги. Не настолько сладкая, чтобы быть приторной, не настолько кислая, чтобы царапать горло. Почему-то пришло в голову, что такой напиток мне мог дать человек: эль-ин не стали бы возиться разбавлять жидкость, уповая на то, что организм сам изменится, дабы наилучшим образом усвоить лекарство.
Человек? Целитель?
Аррек!
Я наконец распахнула глаза, судорожно пытаясь сфокусировать пляшущие вокруг пятна во что-нибудь удобовоспринимаемое.
— Не так быстро, малыш, — рука легла на лицо, загораживая свет, — дай себе минутку.
Я вцепилась в ладонь, отводя её в сторону. Аррек склонился надо мной, всё такой же красивый, всё такой же любимый, ничуть внешне не изменившийся, только почему-то казалось, что он до смерти устал и очень постарел… Я попыталась приподняться, заговорить, но с губ сорвался лишь какой-то хрипящий стон.
Целитель попытался вновь поднести чашу, но я оттолкнула её в сторону, снедаемая даже не беспокойством — ужасом.
— А’рек! Не… ись, джна была оставть. Нельзя! Только вене и ’ани! Я могла тебя убить! — завершила я свою речь, взглядом моля его простить. Эти дараи — они же гордые до безумия. Разве сможет князь арр-Вуэйн забыть, что его огрели по голове, чтобы не пустить, точно маленького ребёнка, в разборки взрослых?
Но он лишь успокаивающе положил руки мне на плечи.
— Я знаю, знаю, малыш. Раниэль-Атеро провёл глубокую пропагандистско-разъяснительную работу со мной, с примерами и наглядной агитацией. Я проникся и осознал — аакра между собственными рёбрами этому здорово способствует. Вене в танце может убить кого угодно, кроме своего риани. Даже самоуверенного, зашитого в Вероятности дарая. Я понял.
Понял — да. Но не простил. Я расслабилась, принимая хотя бы это.
Он осторожно провёл рукой по моим волосам, отводя влажные пряди от лица.
— Наконец-то ты вернулась, Антея. Мы уже начали волноваться. Думали, ты так и не решишься. Что выберешь Истощение туауте…
Не решусь жить дальше? Почему? Мне пока нельзя умирать, мне надо продержаться ещё лет двадцать…
Дикий, прерывистый вой пронзил тишину, звуки, в которых не было и не могло быть ничего человеческого. Вой существа не умирающего — но испытывающего муку, от которой смерть кажется желанной и недостижимой гаванью. Краем сознания отмечаю, что это, наверно, кричала я…
Я вспомнила.
Аррек протянул руки, но я ударила его когтями: слепо, не понимая, что делаю, движимая лишь желанием остаться одной, исчезнуть, не быть… Муж, недолго думая, сгрёб меня в охапку; обернув, точно одеялом, Вероятностями, и прижал к себе то воющее и кусающееся дикое существо, которое было мной. Какое-то время я ещё сопротивлялась, а потом сдалась, прижавшись к нему.
И рыдала, рыдала, рыдала, не имея сил остановиться, выплёскивая всё пережитое в болезненных и ранящих всхлипах.
Закончилась истерика потрясающе быстро. Подозреваю, что у организма просто не было энергии на действительно впечатляющее представление — изменения не проходят просто так даже для лучших из вене. Срочно нужно было раздобыть какой-нибудь органики, материал для дальнейших перестроек. Ух, как обтекаемо выражено! Кажется, на слово «голод» у меня до конца жизни будет аллергия…
Аррек, всегда знавший мои нужды лучше меня самой, тут же поднёс к губам чашу с каким-то густым, горячим и очень калорийным напитком. Глаза цвета голубоватой стали были серьёзны и сухи — он всё знал.
— Мальчишка из Халиссы…
— Кесрит тор Нед’Эстро слетала и вытащила его. Ты произвела огромное впечатление на Мастерицу сновидений. Она утверждает, что ни в каком танце нельзя научиться так чувствовать реальность снов — это врождённый талант. И ещё она грозится научить тебя им пользоваться, чтобы в следующий раз ты не попалась в столь элементарную ловушку.
Элементарную, значит…
Виор, девочка…
Виортея тор Дериул, наследница клана Изменяющихся… Моя племянница, последняя из оставшихся в живых внучек моих родителей — лелеемая, оберегаемая, обожаемая. И куда более одарённая, чем я. Такая яркая, безмерно талантливая, сказочно красивая… Такая молодая. Единственная дочь Вииалы, моего министра внутренних дел… Как же мне теперь смотреть им в глаза? Ауте, за что её так? Виор, ох, Виор, как же я без тебя?
Аррек сжал мои плечи так сильно, что это было больно, без слов сочувствуя, но упорно отказываясь рвать на себе волосы.
— Она всегда была отвратительно, безоглядно самоуверенной. До глупости… — шепнула я, и он кивнул, прекрасно понимая, о ком это. — Учитель наверняка будет винить себя, что не предпринял чего-нибудь, чтобы научить её осторожности. Все мы будем в этом себя винить… Но разве мог кто-нибудь знать, что Виор, Великолепнейшая Виор, столкнётся с чем-то, что будет ей не по силам?
— Разве это было кому-то по силам?
— Н-не знаю. Может, Раниэль-Атеро? Нет, не в таком глубоком танце… Древние умеют не лезть на рожон, знаешь ли. Стоять в стороне, не вмешиваясь… Самые лучшие миллионы лет не выдерживают. Древнейшие же умеют выживать…