— Наши силы на данный момент не годятся для внушительной демонстрации. Расчёты показывают…
Уютная и согревающая темнота. Что-то надо было сделать… Потом. Как-нибудь.
— Антея?
Я подскочила точно ужаленная, испуганно мигая и борясь с отчаянным желанием виновато прижать уши. Почти заснула! Да какое, к Ауте, почти? Заснула! Прямо во время разговора! Посреди планирования настоящей войны — какой позор!
Что из сказанного я успела пропустить?
— Леди Тея-тор? — В голосе Зимнего было столько недоумения, что оно почти перевешивало привычное высокомерие. А на лице — то самое обеспокоенно-вопрошающее выражение, которое я уже имела удовольствие лицезреть на физиономиях Аррека, риани и даже северд-ин. Должна признаться, это дурацкое безмолвное «что-ты-с-собой-творишь-могу-ли-я-что-нибудь-для-тебя-сделать?» успело мне уже здорово надоесть.
Я взглядом отмела все предложения подобного толка, которые могли бы появиться у Мастера из Атакующих, всем своим видом демонстрируя, что инцидент обсуждению не подлежит. Зимний, несмотря ни на что, был в достаточной степени эль-ин, чтобы молча это проглотить.
— У вас есть какие-нибудь рекомендации, Мастер Оружия?
— Для начала, не следовало ссориться с этими ристами…
— Я просила рекомендации, — тон мой был обманчиво мягок, — с критикой пока повременим.
— Ну что ж. — Он вдруг стал очень серьёзным, очень холодным, очень бесцветным. Мне стало страшно. — У древних людей был забавный способ избавляться от крыс, обитавших на их кораблях. Когда маленькие твари наглели настолько, что сжирали всех кошек, которых на них напускали, команда отлавливала трёх самых наглых. А затем бросала их в пустую бочку. И оставляла там. Через неделю две крысы совместно убивали третью и съедали её. А ещё через некоторое время последняя тварь загрызала свою товарку и оставалась в гордом одиночестве. И эту последнюю выпускали на корабль. Удивительно, как мало времени ей требовалось для того, чтобы очистить шхуну от себе подобных.
Он это говорил серьёзно. А я это серьёзно слушала. Новое толкование жестокости, так?
Сонливость исчезла, будто её никогда и не было, руки под покровом крыльев чуть тряслись.
— Я… обдумаю ваше предложение, Мастер. — Я соскользнула с постели и попятилась к выходу. — Спасибо, что уделили мне внимание.
Прочь отсюда…
— Антея-тор.
— Да? — Неохотно задержалась в дверях.
— Где ваши телохранители?
А не видит ли он Истину? Да нет, я бы заметила. Просто очень старый и очень умный интриган, очень многое повидавший на своём пути.
— Они отлучились на пару дней… сообщить старшим своего народа о некоторых открытиях Круга Тринадцати.
— Ах. Понятно. — И ему действительно было всё понятно.
Я сбежала. Самое лучшее, что можно предпринять, имея дело со старейшими. Ллигирллин, подружка, во что же ты вляпалась?
Увы, удрать от древнейшей мудрости так и не удалось. Стоило как следует разогнаться, как я врезалась во второй её источник, со всей силы впечатав локти в появившееся точно из ниоткуда поджарое тело.
— Ау!
От неожиданности и боли я завопила, судорожно тряся в воздухе ушибленной кистью. А ему — хоть бы что. Точно о железяку приложилась, а не о собственного Учителя.
— Спешите куда-то, леди Хранительница?
Глаза и имплантант — синие. Сине-сине-синие. Нет, не так. Полночно-бирюзовые, тёмные, наполненные цветом и смехом. Огромные, глубокие, бесконечно синие глаза, лишённые белков и со зрачками столь тонкими, что, кажется, их и вовсе нет. Омуты тщательно сдерживаемой силы.
Волосы цвета воронова крыла, небрежной гривой падающие на плечи, белейшая кожа. Макияж синеватых узоров, асимметрично взлетающих к уголку правой брови. И фигура, хрупкая и тонкая, изящная до потери любого сходства с людьми, очень мужественная. Не та красота, что приковывала взгляд в Арреке, и не та, что привлекала в Л’Рисе. Раниэль-Атеро отличался тем великолепием, которое ничего общего не имело с совершенством. Красота, так напитанная силой, что смотреть на неё было больно. И я отвернулась, пытаясь спастись от этой боли, как всегда безуспешно.
— Антея? — Ах, прогресс. Раниэлю-Атеро не нужно ждать, пока я засну посредине разговора, чтобы почуять неладное. Этот наверняка узнал о том, что грядут неприятности, задолго до того, как меня разбудил достопамятный сон.
«Будь честна хотя бы перед собой. Не сон. Кошмар».
— Учитель. — Я склонилась, отведя назад крылья, как склоняется младший перед страшим. Поклон, который Хранительница не выполняет ни перед кем. — Полагаю, нам нужно поговорить.
Отчим уронил голову набок, птичьим, полным неожиданного достоинства жестом. Позади танцевали сен-образы такой сложности, что мне и думать было нечего пытаться их понять. Можно было считать лишь общий эмоциональный фон — мрачновато-ироничный.
— Я искал вас, Хранительница. — Ага, мы снова вернулись к деловому стилю. — Пройдёмте.
Пальцы, знакомо сомкнувшиеся чуть повыше локтя, были тонкими, с чёрными когтями. Очень красивыми, блестящими когтями, способными при желании резать тианитовые алмазы, как масло. Он привёл меня в какую-то пустынную оранжерею, полную теней и запаха цитрусовых, усадил на толстый ствол с такой осторожностью, будто ожидал, что я в любой момент рассыплюсь. А если Раниэль-Атеро действует так, словно вы сделаны из хрусталя, то следует готовиться к тому, что вас скоро разобьют. На много-много хрустальных кусочков.
— Так плохо, Учитель?
Он ходил туда-сюда, подметая пол полночной чернотой крыльев и глядя прямо перед собой.